Глава 16

1

     - Эй, мисс, а верно ли, что в доме орудует отравитель? Джина вздрогнула, услышав этот хриплый шепот, и откинула со лба волосы. Ее брюки и даже щеки были измазаны краской. Вместе со своими помощниками она трудилась над задником для следующего спектакля, где был изображен закат на Ниле Вопрос задал один из ее помощников, Эрни, тот, кто сообщил ей много ценных сведений относительно того, как взламывать чужие замки. Руки Эрни оказались столь же ловкими для плотницкой работы, и он с большим удовольствием переключился на иную деятельность.

     Сейчас его глаза блестели, предвкушая нечто интересное.

     - Откуда эти слухи? - возмущенно спросила Джина. Эрни прищурил один глаз.

     - Ребята рассказывают, - сказал он. - Только знаете, мисс, это не наша работа. Мы такое нипочем бы не удумали. Уж только не с миссис Серроколд. Ее даже Дженкинс ни за что бы не укокошил. Вот старую суку компаньонку - другое дело. Я бы, например, совсем не против.

     - Не говори так о мисс Беллевер.

     - Виноват, мисс, нечаянно вырвалось. Какой же яд, интересно? Стрехлин, наверное. От него человека корчит в дугу, и он в мученьях умирает. А может, синиловая кислота?

     - Я не знаю, о чем ты, Эрни.

     - Ну уж будто! Говорят, это мистер Алекс. Привез из Лондона конфеты. Ну, да это, конечно, вранье. Мистер Алекс такого не сделает, верно, миссис?

     - Конечно не сделает, - сказала Джина.

     - Скорее уж мистер Бирнбаум. Он, когда дает нам лекарство, такие гримасы корчит! Мы с Доном думаем, что он с приветом.

     - Убери-ка лучше отсюда скипидар. Эрни повиновался, бормоча про себя:

     - Ну и дела здесь делаются! Вчера прикончили старого Гулбрандсена, сегодня - потайной отравитель. Как вы думаете, миссис, это все один и тот же орудует? А что, если я знаю, кто старика укокошил?

     - Ничего ты не можешь об этом знать.

     - А вот и могу! А если я вчера ночью выходил и кое-что видел?

     - Как это - выходил? Колледж запирается в семь часов, после переклички.

     - Перекличка!.. Да я когда хочу, тогда и выхожу. Я с замками что хошь сделаю. Выхожу и гуляю себе по парку.

     - Довольно врать, Эрни, - сказала Джина.

     - Кто это врет?

     - Ты! Врешь и хвастаешь, а сам ничего подобного не делаешь.

     - Это вы так говорите, мисс, а вот пусть полиция и спросит, что я видел прошлой ночью?

     - Ну и что же ты видел?

     - Ага! - сказал Эрни. - Небось хочется знать? Джина замахнулась на него, и он обратился в бегство. Подошел Стивен. Они обсудили некоторые технические детали своей работы и вместе пошли к дому.

     - Здесь все уже знают про бабушку и про конфеты, - сказала Джина. - Все мальчишки. Ну как они исхитряются все узнавать?

     - Какой-нибудь местный беспроволочный телеграф!

     - Знают даже про визитную карточку Алекса. Ну не глупо ли было вкладывать его карточку в коробку, когда он сам уже ехал сюда?

     - Да, но кто знал, что он едет? Он собрался сюда неожиданно и послал телеграмму. А коробка, наверное, уже была отправлена по почте. Если бы он не приехал, визитная карточка была бы неплохой задумкой. Потому что он действительно иногда присылает Каролине конфеты.

     Потом Стивен сказал:

     - Чего я никак не пойму, так это...

     - ..зачем кому-то потребовалось отравить бабушку? - перебила его Джина. - Это трудно себе представить. Ведь она такая прелесть! И все здесь ее обожают.

     Стивен не ответил. Джина пристально взглянула на него.

     - Я знаю, о чем ты думаешь, Стив!

     - Да, думаю!

     - Ты думаешь, что Уолли.., не обожает ее. Но Уолли никогда никого не отравил бы. Смешно даже думать!

     - Ты хорошая жена.

     - Не ехидничай.

     - Я не ехидничаю. Ты действительно хорошая жена. Я восхищаюсь этим. Но, милая Джина, так не может тянуться до бесконечности.

     - Ты о чем, Стив?

     - Ты отлично знаешь, о чем. Вы с Уолли не подходите друг другу. И ничего тут поделать нельзя. Он это тоже знает. Разрыв неизбежен, он давно назрел. И тогда вы оба будете гораздо счастливее.

     - Не говори глупостей, - сказала Джина. Стивен засмеялся.

     - Не станешь же ты уверять, что вы подходящая пара и что Уолли здесь нравится.

     - Не могу понять, что с ним! - воскликнула Джина. - Он все время дуется. Почти не разговаривает со мной. Ума не приложу, что с ним делать. Почему ему здесь не нравится? Нам вначале было так весело вместе, а теперь его точно подменили. Ну почему люди так меняются?

     - Я тоже меняюсь?

     - Нет, милый Стив. Ты все тот же. Помнишь, как я всюду увязывалась за вами, когда вы приезжали на каникулы?

     - И какая ты была несносная девчонка... Что ж, теперь роли переменились. Теперь ты делаешь со мной, что хочешь, верно. Джина?

     Джина коротко сказала:

     - Идиот! - И продолжала:

     - Как ты думаешь, Эрни врет? Говорит, будто выходил вчера ночью, и намекает, что мог бы кое-что рассказать об убийстве. Может это быть правдой?

     - Конечно нет. Ты же знаешь, какой он хвастунишка. Лишь бы обратить на себя внимание.

     - Знаю. А все-таки... Дальше они шли молча.

2

     Заходящее солнце освещало западный фасад дома. Инспектор Карри огляделся.

     - Говорите, примерно здесь остановили вчера вечером вашу машину? - спросил он.

     Алекс Рестарик немного отступил назад, как бы присматриваясь.

     - Да, пожалуй, - сказал он. - Из-за вчерашнего тумана мне трудно определить точно. Скорее всего, здесь.

     Инспектор Карри еще раз внимательно огляделся. Подъездная аллея делала в этом месте поворот, и из-за кущи рододендронов внезапно выступал западный фасад дома с его террасой, ступеньками, выходившими на газон, и живой изгородью из тиса. Дальше аллея вилась среди деревьев, проходила между домом и озером и перед восточным фасадом дома заканчивалась широкой площадкой, усыпанной гравием.

     - Доджет! - скомандовал инспектор.

     Констебль Доджет, стоявший наготове, тут же начал действовать. Он пересек по диагонали газоны, добежал до террасы и вбежал в боковую дверь. Несколько секунд спустя в одном из окон был подан знак - сильно колыхнулась занавеска. Констебль Доджет снова появился в дверях и вернулся, пыхтя как паровая машина.

     - Две минуты сорок две секунды, - сказал инспектор Карри, щелкнув своим секундомером. - Эти дела много времени не требуют, - благодушно заметил он.

     - Я бегаю не так быстро, как ваш констебль, - сказал Алекс. - Вы, очевидно, хронометрируете мои предполагаемые передвижения.

     - Я только выяснил, что у вас была возможность совершить это убийство. Вот и все, мистер Рестарик. Я не выдвигаю никаких обвинений - пока.

     Алекс любезно сказал констеблю Доджету, который все еще не мог отдышаться:

     - Конечно, бегаю я не так быстро, но думаю, что я меньше бы запыхался.

     - Это у меня с прошлогоднего бронхита, - сказал Доджет.

     Алекс обернулся к инспектору.

     - Все стараетесь вывести меня из себя, смотрите, как я буду реагировать, а ведь мы, творческие люди, такие чувствительные и нежные создания! - Его тон стал насмешливым. - Слушайте, неужели вы всерьез думаете, что я причастен к этому делу? В таком случае, зачем бы я стал присылать миссис Серроколд отравленные конфеты и свою визитную карточку?

     - А может быть, вы хотите посеять в нас сомнения. Ведь существует такая вещь, как двойной блеф, мистер Ре-старик.

     - Так, так. Остроумная догадка. Кстати, неужели конфеты и в самом деле оказались отравленными?

     - Да, шесть конфет с ликером в верхнем ряду были отравленными. Там был аконит.

     - Нет, этот яд не из моего арсенала, инспектор. Я питаю слабость к кураре.

     - Кураре вводится в кровь, мистер Рестарик. А не в желудок.

     - Познания полиции поистине безграничны, - с искренним восхищением сказал Алекс.

     Инспектор Карри искоса бросил внимательный взгляд на молодого человека. Он отметил слегка заостренные уши, неанглийский, монгольский тип лица и глаза, в которых искрилась смешинка. По лицу Алекса Рестарика трудно было угадать его мысли. Сатир или фавн. Немного раскормленный фавн, вдруг подумал инспектор Карри, и от этой мысли ему стало неприятно.

     Плутоват и неглуп - вот как бы он определил Алекса Рестарика. Умнее своего брата. Мать у них была русская, так он слышал. “Русские” были для инспектора Карри тем же, чем был Бони в начале девятнадцатого века или Гунны в середине двадцатого. Все, имевшее отношение к России, по мнению инспектора Карри было чем-то скверным. Если Алекс Рестарик убил Гулбрандсена, этому есть вполне удовлетворительное объяснение. К сожалению, инспектор Карри вовсе не был убежден, что убил он.

     Констебль Доджет наконец отдышался и заговорил.

     - Я подергал занавески, как вы приказали, сэр, - сказал он. - Потом сосчитал до тридцати. А на занавесях, вверху, один крючок оторван. Они неплотно сходятся. Значит, снаружи можно видеть в комнате свет.

     Инспектор Карри спросил Алекса:

     - Вы не заметили вчера, был ли в том окне свет?

     - Я вообще не мог видеть дом из-за тумана. Об этом я уже говорил вам.

     - Туман не всегда бывает сплошной. Иногда он рассеивается - то здесь, то там...

     - Но не настолько, чтобы я мог видеть дом. Его центральную часть. А гимнастический зал, рядом с ним, виднелся сквозь туман, точно призрак. Получалась полная иллюзия портовых пакгаузов. Я уже говорил вам, что ставлю балет “Ночи в порту”?

     - Да, говорили, - подтвердил инспектор.

     - Привыкаешь, понимаете ли, всюду видеть декорации, а не существующую реальность.

     - Возможно. Но ведь и декорации вещь вполне реальная, не правда ли, мистер Рестарик?

     - Я не совсем понимаю вас, инспектор.

     - Они делаются из чего-то материального - холста, дерева, красок, картона... Иллюзия создается глазами зрителя, а не собственно самой декорацией. Сама декорация вполне реальна, не важно, в какой части сцены она расположена.

     Алекс воззрился на инспектора.

     - Очень мудрое замечание, инспектор. Оно подало мне мысль...

     - Для еще одного балета?

     - Нет, не для балета... Боже! Неужели все мы были так недогадливы?

3

     Инспектор и констебль Доджет пошли к дому напрямик - по газонам. Ищут следы, подумал Алекс. Но он ошибался. Следы они искали еще ранним утром, хотя и безуспешно, потому что в два часа пополуночи прошел сильный дождь. Алекс медленно шагал по аллее, обдумывая возможности пришедшей ему в голову с подачи инспектора идеи.

     От этого занятия его отвлекло появление Джины, которая спускалась к озеру. Дом стоял на некотором возвышении, и от него шел к озеру пологий спуск, обсаженный рододендрами и другими кустами. Алекс сбежал по дорожке и подошел к Джине.

     - Если бы можно было как-то заслонить это викторианское чудище, получилось бы великолепное Лебединое озеро. И ты. Джина, в роли Одетты. Впрочем, ты больше похожа на Одилию <Имеется в виду балет “Лебединое озеро” П.И.Чайковского (1840 - 1893). Одетта - принцесса, заколдованная злым волшебником и превращенная в лебедя, Одилия - соперница Одетты, дочь колдуна, которую он сделал двойником Одетты.>. Жестокая, своенравная. И совершенно неспособная на милосердие и сострадание. Ты очень-очень женственна, милая Джина.

     - А ты очень-очень ехидный, милый Алекс.

     - Потому что я тебя вижу насквозь? Можешь наслаждаться своей неотразимостью. Джина. Ты всех нас пришпилила к своей юбке. Меня, Стивена и своего простодушного мужа.

     - Не болтай глупостей.

     - О нет! Стивен в тебя влюблен, и я в тебя влюблен, а твой муж жестоко страдает. Чего еще может желать женщина?

     Джина посмотрела на него и засмеялась.

     Алекс энергично кивнул головой.

     - Но, к счастью, ты прямолинейна. Это итальянская кровь. Ты не скрываешь, что тебе хочется внушать любовь, и не притворяешься, будто жалеешь своих поклонников. Ведь тебе нравится влюблять в себя, жестокая Джина. Пусть это будет даже такое ничтожество, как Эдгар Лоусон?

     Джина взглянула ему в глаза и сказала очень серьезно:

     - Любовь, как ты знаешь, не слишком долго длится. И женщинам вообще труднее в жизни, чем мужчинам. Они более уязвимы. Они рожают детей, и дети для них самое главное. Как только увядает их красота, мужчины уже не любят их. Они им изменяют. Они их покидают. Отодвигают в сторону. Я не осуждаю мужчин. Я сама поступала бы так же. Не люблю старых, уродливых, больных, тех, кто ноет и жалуется на свои беды, или таких нелепых, как Эдгар, который строит из себя бог весть кого. Ты говоришь, я жестокая? Мы живем в жестоком мире! Когда-нибудь он будет жесток и ко мне. А сейчас я молода, хороша и привлекательна. - Она сверкнула своей особенной, солнечной, теплой улыбкой. - Да, Алекс, мне это нравится. А почему бы нет?

     - Действительно, почему бы нет? - сказал Алекс. - Но мне все-таки хотелось бы знать, что у тебя на уме. За кого выйдешь замуж - за Стивена или за меня?

     - Я замужем за Уолли.

     - Временно. Каждая женщина должна совершить одну матримониальную ошибку. Но зачем тянуть? Спектакль уже обкатан в провинции, пора показать его в столице, в Вест-Энде.

     - Ты и есть этот самый Вест-Энд?

     - Несомненно.

     - И ты действительно хочешь на мне жениться? Я как-то не представляю тебя женатым.

     - А я просто-таки настаиваю на женитьбе. Внебрачные связи совершенно вышли из моды. Трудности с паспортами, с гостиницами и прочим. Я никогда не сделаю женщину своей любовницей, разве что не смогу добиться ее никаким другим способом.

     Джина звонко рассмеялась.

     - Ты умеешь быть забавным, Алекс.

     - Это мой главный козырь. Стивен гораздо красивее меня. Он очень красив и очень страстен, и женщины это, конечно, обожают. Но в домашнем быту страстность утомительна. Со мной, Джина, жизнь будет занимательной.

     - Почему ты не говоришь, что безумно меня любишь?

     - Даже если и так, я тебе этого не скажу. Это было бы очко в твою пользу. Нет, все, на что я готов, - это сделать тебе предложение, очень трезвый шаг с моей стороны.

     - Надо будет подумать, - улыбаясь, сказала Джина.

     - Само собой. Сперва ты должна положить конец мучениям Уолли. Я очень сочувствую Уолли. Какое это, наверное, мучение - быть женатым на тебе, влачиться за твоей колесницей и задыхаться в этой гнетущей атмосфере семейной филантропии.

     - Ну и скотина ты, Алекс!

     - Очень проницательная скотина.

     - Иногда, - сказала Джина, - мне кажется, что Уолли ни капельки меня не любит. Он меня просто перестал замечать.

     - Ты тычешь в него палкой, а он никак не реагирует? Конечно, досадно.

     Джина размахнулась и влепила звонкую пощечину в гладкую щеку Алекса.

     - Прямое попадание! - крикнул Алекс. Быстрым и ловким движением он схватил ее в объятья. Прежде чем она могла воспротивиться, его губы прильнули к ее губам в долгом и страстном поцелуе. Она рванулась, но потом затихла...

     - Джина!

     Они отпрянули друг от друга. Милдред Стрэт, вся красная, дрожа от негодования, грозно смотрела на них. Гнев так душил ее, что слова не сразу вырвались наружу.

     - Омерзительно!.. Омерзительно!.. Распутная девка!..

     Совсем как мать... Испорченная, распутная... Я всегда это знала..." И не только распутница, а еще и убийца! Да, да, убийца!.. Мне кое-что известно!

     - Что же вам известно? Что за нелепость, тетя Милдред!

     - Слава Богу, я тебе не тетя. Не родня. Да ты даже не знаешь, кто твоя мать и откуда она здесь взялась. Но ты хорошо знаешь, что за люди мой отец и моя мать. И кого они удочерили... Дочь преступницы или проститутки. Такие уж они были. Но им следовало помнить, что яблочко от яблони недалеко падает. Впрочем, раз ты взялась за яд, это уж твоя итальянская кровь.

     - Как вы смеете так говорить?

     - Буду говорить все что хочу! Мою мать пытаются отравить, уж этого-то ты отрицать не можешь. А кто это делает, если не ты? Кому по смерти моей матери достанется огромное состояние? Тебе! И будь уверена, полиция все это учтет.

     Все еще дрожа от гнева, Милдред быстро ушла.

     - Патологический случай, - сказал Алекс. - Несомненно патологический. И весьма любопытный. Поневоле начинаешь думать, что покойный каноник Стрэт... То ли по религиозным соображениям... То ли из-за импотенции...

     - Фу, Алекс, не говори гадостей. Ох, как же я ее ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!

     Джина крепко стиснула руки и дрожала от ярости.

     - Хорошо, что у тебя не было кинжала в чулке, - сказал Алекс. - Иначе милейшая миссис Стрэт узнала бы кое-что об убийстве с точки зрения жертвы. Успокойся, Джина. Не надо мелодрамы, мы ведь не персонажи итальянской оперы.

     - Как она смеет говорить, что я пыталась отравить бабушку?

     - Милая, ведь кто-то действительно пытается ее отравить. А что касается мотива, то ты очень подходишь. Не правда ли?

     - Алекс! - Джина в ужасе смотрела на него. - Неужели и полиция так думает?

     - Что именно думает полиция, узнать крайне трудно... Они ведь отлично умеют скрывать свои мысли. Они, знаешь ли, не дураки. А это напомнило мне...

     - Куда же ты?

     - Обдумать одну идею.

       Назад                                                                 Дальше